Монография сотрудника Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова Андрея Юрьевича Скрыдлова «Административная статистика в дореформенной России (1802–1852)» – результат многолетних архивных изысканий¹. Мастерство ученого в работе с первоисточником – главное достоинство работы. Названия разнообразных учреждений, описания документов, умозаключения, бытовавшие в историографии, были перепроверены. Некоторые из них уточнены (например, см. с. 33–34). Автор считает, что для объективной оценки систем учета сегодня необходимо изучить их зарождение, видоизменение, восприятие их деятельности современниками: «Государственные органы статистического учета в настоящее время непрерывно реформируются, изменяются методики расчетов ключевых показателей, что сказывается на уровне доверия общества к официальным данным» (с. 9).

В первой части книги, состоящей из четырех глав, рассмотрен генезис и эволюция статистических подразделений министерств полиции, внутренних дел и государственных имуществ. Проанализированы предпосылки организации этих ведомств, их нормативно-правовая база, кадровый состав и основные направления деятельности. Рассмотрена трансформация взглядов сановников империи на ценность статистических данных при принятии управленческих решений. Уточнена роль К. Ф. Германа, К. И. Арсеньева, К. С. Веселовского, А. П. Заблоцкого-Десятовского в развитии этой области знания.

Вторая часть – собрание документов, «раскрывающих сложный процесс институциализации административной статистики в России» (с. 21). Подборка включает 27 документов, из них 23 ранее не издавались; они оформлены автором в соответствии с действующими нормами археографии. Картина развития административной статистики в рассматриваемый период была бы полнее, если бы автор дал оценку аналогичной деятельности других центральных государственных учреждений – Министерства финансов, Главного управления путей сообщения, военного ведомства.

Статистические ведомства организовывались для получения «богатого хранилища» проверенных данных, необходимых для «соображений по всем частям государственного делопроизводства»². Но в реальности нехватка кадров, отсутствие мотивации у исполнителей, должного финансирования, бюрократический хаос, засекреченность информации, многие другие причины не дали в полной мере реализовать запланированное: «Как на центральном, так и на местном уровне степень интенсивности статистических исследований находилась в прямой зависимости от личной заинтересованности конкретных чиновников работы регулировались отдельными, часто не связанными между собой министерскими предписаниями. Фрагментарная законодательная база не содержала строгого разграничения функций между ведомствами, вследствие чего одни и те же данные собирались разными органами из разных источников, не сличались и порой противоречили друг другу» (с. 266).

Во введении дается краткий очерк состояния органов административной статистики в других европейских странах: Табельной конторы, основанной в 1756 г. при содействии Академии наук в Стокгольме; Справочного бюро, существовавшего с 1796 г. при Министерстве внутренних дел Франции; прусского Статистического бюро, образованного в 1805 г в Берлине, и т. д. Историк заключает: «…на протяжении первой половины XIX в. российские учреждения развивались в русле европейских тенденций. Предлагаемые высшей бюрократией и российскими учеными пути их развития перекликались либо прямо заимствовали европейские организационные модели» (с. 11). В первой главе упоминаются проекты, созданные внутри империи: «Кабинетколлегиум» А. А. Курбатова 1721 г., «Контора» А. Л. Шлёцера 1764 г., «общество дворян» В. П. Кочубея 1802 г., записки М. Н. Баккаревича 1811–1812 гг. (с. 25–31).

Автор обращает внимание на филиацию идей: Шлёцер – Герман (с. 38–39), Герман – декабристы (с. 42–45) и К. И. Арсеньев (с. 78–79). Однако для подобных междисциплинарных работ желательно расширить исследовательский горизонт, четче показать, как, когда и главное почему те или иные доктрины и институции были заимствованы. «У меня было убеждение, – вспоминала Юдифь Хаимовна Копелевич о работе над своим классическим трудом, – что нельзя писать историю нашей академии, не зная истории других»³.

Важно учитывать, что термин «статистика» в рассматриваемый период имел иное наполнение, чем в наши дни. Им, как правильно отмечает автор, обозначали особую ветвь знания – государствоведение, «совокупность “государственных достопримечательностей” – разнообразных сведений о природном, демографическом, политическом, экономическом состоянии государства» (с. 9). Наряду с описательным, свойственным еще XVIII столетию подходом все большее влияние на умы приобретало численное направление, или политическая арифметика. Его адепты полагали, что описание жизни государства с помощью количественных показателей дает более широкие, чем прежде, возможности для обобщения, сопоставления и анализа.

Ученый-статистик в это время занимался и обществоведением, и науками о природе, естествознанием. Еще в середине XVIII в. А. Ф. Бюшинг начал вводить элементы статистики в географические описания. «Обозрения» различных стран и регионов обязательно включали наблюдения и обобщения, сделанные натуралистами⁴. Так, «проект плана для составления статистики Российского государства», написанный по приказу М. М. Сперанского в 1810–1811 гг., открывался географо-биологической справкой: «Часть первая. Общая топография государства. Положение, границы, климат, пространство, моря, заливы, реки, каналы, озера, горы, степи. Качество земли. Произведения натуры. В царстве животном, в царстве прозябаемом, в царстве ископаемом» (с. 174).

Создание первых центров изучения статистики долгое время оставалось вне поля зрения историков науки и государственных учреждений: «Анализ историографической ситуации показывает, что, несмотря на обилие работ по истории статистических учреждений Российской империи, внимание исследователей традиционно концентрировалось на изучении наиболее продуктивного периода их деятельности, который пришелся на вторую половину XIX в.» (с. 19). Первая попытка написать историю статистического изучения России была сделана К. Ф. Германом⁵. В русле государствоведения выполнены труды И. А. Гейма, Е. Ф. Зябловского, А. Г. Ободовского, А. П.  Рославского. В пореформенный период наблюдался всплеск интереса к статистике и ее истории. Однако десятки очерков, созданных любителями в рамках специальных комитетов, носили преимущественно «компилятивный характер».

Молодые либералы, протеже великого князя Константина Николаевича, президента ИРГО, понимали необходимость коренной реформы сложившейся системы. Готовые решения опять искали на Западе. 24 августа 1858 г. Е. И. Ламанский, отправленный Географическим обществом в Европу, писал вице-президенту общества Ф. П. Литке: «Я изучал таким образом устройство главной машины официальной статистики в Англии <em>Registry</em><em> </em><em>Office</em>. Здесь я видел, как ведется просто и аккуратно до мелочи то, что называется у нас метрическими книгами, составляемыми каждым дьяком по своему крайнему разумению. Здесь же я познакомился с техникою народной переписи»⁶.

«По мере перехода от описательных методов к числовой аналитике, – анализирует автор, – в историографии возобладал скептический взгляд на результаты ведомственной статистики первой половины XIX в.» (с. 13). Так, А. А. Кауфман заключал: «…русская академическая статистика, в самом деле, внесла очень мало своего в развитие в России статистической теории и методологии. Приблизительно то же самое можно сказать и о нашей административной статистике. В ее истории был только один непродолжительный период яркого расцвета, за которым последовало тридцать лет, можно сказать, окончательного увядания»⁷.

Прекращение исследований, посвященных истории вопроса, в первые десятилетия советской власти автор связывает с ленинскими оценками системы учета в Российской империи. Он приводит яркую цитату из его «Предисловия к русскому изданию брошюры “К. Каутский. Нет больше социал-демократии!”»: «…у нас имеется лишь лживая, неряшливая канцелярски-путаная статистика разных “ведомств”, скорее заслуживающая названия полицейской отписки» (с. 16). Серия его работ⁸, критикующих «уродство» имперских учреждений, стала «богатым хранилищем» цитат для ниспровергателей «буржуазной» науки.

Только в годы оттепели советские ученые обратились к истории статистического изучения России⁹. В 1960–1970-е  гг. вопросом занимались Б. Г. Плошко, А. И. Гозулов¹⁰ и Н. К. Дружинин¹¹. Автор, увы, упоминает только автореферат докторской диссертации Плошко¹², не рассматривая саму работу. Между тем в ней ученый разбирал схожие сюжеты, подробно проанализировал материалы ревизий и губернаторских отчетов, разрабатывал дисциплинарную методологию.

Говоря же о современных исследованиях, было бы плодотворно обратиться не только к обобщающим работам, но и изучить публикации, посвященные биографиям ученых, занимавшихся этой дисциплиной¹³. Характерно, что в первой монографии Скрыдлова¹⁴ усилия А. Д. Балашева по организации Статистического отделения при министерствах полиции и внутренних дел не были подробно раскрыты. В рецензируемой книге не публиковавшиеся ранее источники из фондов Российского государственного исторического архива свидетельствуют о том, что именно министр полиции был одним из инициаторов создания этих подразделений (с. 31–38, 47–57)¹⁵.

Особый интерес представляют документы № 10 и 12. В первом – записке Балашева – впервые говорится о не потерявших актуальности и в наши дни вопросах: централизации статистических исследований, самостоятельности ведомства в государственном аппарате, привлечении научного сообщества к работам через создание Статистического общества. «Главная цель учреждения статистического, – по его мнению, – должна быть та, чтобы доставить способы и удобность каждому занимающемуся, а особливо государственному чиновнику, получить основания, не гадательно принятые, но извлеченные из сведения, поскольку возможно на твердом основании постановленного, разобранного, выверенного, сравненного и обдуманного; так, чтоб место сие ответственность на себе имело, что выданное из оного сведение есть лучшее или достовернейшее из всех возможных по обстоятельствам, и чтоб оно всегда готово было доказать основательность сведения своего документами, в руках его находящимися, и следовательно, не затрудняя никого уже разбором начал сих, на что весьма часто не бывает довольно ни времени, ни возможности трудящимся» (с. 176).

Выдержки из отзыва В. П. Кочубея на проект можно было бы привести в качестве заключения рецензии. Он предлагал прямо противоположное планам Балашева: статистические подразделения следует развивать внутри отдельных министерств и ведомств, необходимо отказаться от централизованного обобщения сведений. «Правление российское» – не «небольшое германское владение, в коем иссчитывается не только количество скотины, но и птиц дворовых». «Статистика, конечно, не образовала еще нигде государственных людей; она не входила никогда в число наук политических, необходимых Великие мужи европейские, Кольберт, Сюлли, Ришелье, Мазарини, кардинал Альберони и пр., конечно, ничего не знали о статистике, ибо и наука сия вряд ли и известна была, между тем как были они, конечно, большие министры Собственная история наша истину сию утверждает; сколько государственных людей она указывает нам со времени Петра Великого. Государственные люди суть те, кои таковыми рождаются. В них есть некоторый обширный вид; некоторое чувство, кое объемлет все, до государственных отношений принадлежащее. Никакое мелочное изыскание ни взгляду, ни мыслям их не представляется, и доселе не видели мы нигде, чтобы искусный министр был опытнейший статистик, ни чтобы большой статистик был большой министр» (с. 183–185).

Еще Г. Ф. Миллер советовал Шлёцеру, автору одного из первых проектов организации статистических исследований в Российской империи, «не копаться в государственных тайнах» (с. 26). Полвека спустя это можно было рекомендовать и наказанным по «делу профессоров» 1821 г. Герман и его коллеги были обвинены в «маратизме и робеспьеризме», «рассеянии пагубных семян неверия, богоотступничества и мятежнических правил». Его труды были запрещены «в преподавании и употреблении» (с. 46). «Припадки статистики», охватывавшие центральные ведомства, на местах воспринимали как «ненужную роскошь» и «министерскую шалость». «Министерство внутренних дел разослало такие программы, которые вряд ли можно ли было бы исполнить где-нибудь в Бельгии и Швейцарии; при этом всяческие вычурные таблицы с <em>maximum</em> и <em>minimum</em>, с средними числами и разными выводами из десятилетних сложностей (составленными по сведениям, которые за год перед тем не собирались!), с нравственными отметками и метеорологическими замечаниями на собрание сведений денег не назначалось ни копейки; все это следовало делать из любви к статистике»¹⁶.

Даже во второй половине XIX в. часть чиновничества воспринимала подобные исследования как выдумку ученых, пригодную для Запада, для нас – «лишнюю и неудобоприменимую» (с. 265). «Тем не менее, – заключает автор, – можно констатировать, что к середине XIX  в. на высшем уровне государственного управления возобладало понимание необходимости сбора статистических данных для эффективного проведения внутренней политики» (с. 265). Исследования, проводившиеся в отделениях министерств полиции, внутренних дел и государственных имуществ, внесли существенный вклад разработку планов Великих реформ.